Развитие и совершенствование правового обеспечения государственно-церковных (точнее – государственно-религиозных) отношений в России в настоящее время является актуальным направлением как научных исследований, так и усилий общественности, обеспокоенной нарастанием негативных социальных тенденций в стране.

В этом отношении Проект “КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ГОСУДАРСТВЕННО-ЦЕРКОВНЫХ ОТНОШЕНИЙ В РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ”, разработанный группой сотрудников кафедры религиоведения Российской академии государственной службы при Президенте Российской Федерации представляет несомненную актуальность.

В новых социальных условиях такая Концепция должна дать аргументированные, научно обоснованные ответы на главные проблемы в этих отношениях, на основе научного социального прогнозирования процессов в обществе заложить методологию политики государства в этой области на ближайшую и долгосрочную перспективу.

В преамбуле Проекта указано: “Концепция государственно-церковных отношений в Российской Федерации представляет собой целостную систему идей о цели, принципах, основных направлениях и механизмах обеспечения свободы совести и вероисповеданий в Российской Федерации”.

С позиции этих требований был проведен анализ данного документа.

Проект представляет собой объемный документ (почти 3 печатных листа), слишком большой для концептуального текста, даже по столь важному вопросу государственной политики. Такая величина для концепции – обосновании и изложении основных идей и подходов решения конкретной проблемы, явно избыточна, что подтверждает более конкретный анализ текста.

Проект состоит из семи основных разделов. Часть этих разделов могла быть без ущерба для содержания Проекта существенно сокращена. Например, разделы III. “Исторический опыт вероисповедной политики Российского государства и его уроки” и раздел IV. “Современные процессы в религиозной сфере жизни российского общества” можно было объединить, исключив из текста перечень общеизвестных фактов. Раздел II. “Основные понятия, используемые в Концепции” логичнее было предпослать основному тексту, поскольку уже в разделе I. “Цель, задачи, принципы и методы осуществления политики Российского государства в сфере свободы совести и вероисповеданий” выявляются проблемы с использованием авторами тех или иных понятий и терминов. Рассмотрим подразделы основного по содержанию раздела V. “Основные области взаимоотношений государства с религиозными объединениями и их правовое регулирование”. Они выстроены без ясной логики и единообразия в названиях.

V.1. - “Общие гражданско-правовые отношения” - следовало бы уточнить, кого с кем – органов государственной власти с религиозными организациями, группами или всех субъектов права в обществе в связи с темой Проекта.

V. 2. - “Благотворительная деятельность и социальное обслуживание” – лучше использовать термин “социальное служение”, который шире по содержанию и не сводится к “социальному обслуживанию” (помощь пенсионерам, сиротам и т.п.); религиозные объединения в этом отношении занимаются социальным служением, а не только социальным обслуживанием. Логичнее было бы назвать этот подраздел “Отношения государства и религиозных объединений в сфере социального служения и благотворительности”.

V.3 - “Взаимодействие Вооруженных Сил Российской Федерации и религиозных организаций” – почему не правовое регулирование этих взаимоотношений? Если Проект посвящен регулированию и развитию отношений государства в этой области, а не взаимодействию Вооруженных сил с религиозными организациями, следовало бы упомянуть “государство” в этом названии, например: “Регулирование и развитие государственно-религиозных отношений в области взаимодействия религиозных организаций и Вооруженных Сил Российской Федерации”.

V.4. - “Сфера образования и культуры”

V.5 - “Средства массовой информации”.

Последние подразделы, подобно подразделу V.2., названы по наименованиям сфер общественной жизни, что не согласуется с названием подраздела V.3: “Взаимодействие…”.

Раздел VII “Ожидаемые результаты внедрения Концепции” также излишен, поскольку все ожидаемые результаты внедрения Концепции должны быть обозначены и видимы в ее целях и задачах, которые она должна решать. А эти цели и задачи политики Российского государства в сфере развития и совершенствования государственно-религиозных отношений должны быть изложены в начале Концепции (Раздел I).

При самом общем просмотре документа сразу бросается в глаза включение в текст Концепции большого количества материалов исторического, иллюстративного характера, фрагментов действующего законодательства, излишних в концептуальном документе, должном кратко и четко представить идеи разработчиков по конкретному вопросу. Такие материалы мешают восприятию основных методологических и теоретических позиций документа, затемняют понимание предлагаемых ими решений. Это можно объяснить “коллективным” происхождением Проекта. Документ готовился на кафедре религиоведения Российской академии государственной службы при Президенте Российской Федерации и, вероятно, являлся плановой работой группы сотрудников кафедры, которые в научных учреждениях часто готовятся путем “склейки” разделов, которые писали отдельные сотрудники. В результате текст Концепции получился рыхлый, недостаточно отточенный в отношении стилистики и фразеологии, корректного употребления основных терминов и понятий, внутренней логики. В основных разделах Концепции (разделы V, VI, VII) при изложении ее отдельных положений, как правило, дается описание ситуации, констатируется современная ситуация и ставятся проблемы, но не предлагается, как их надо решать (в чем и состоит главная функция Концепции). Как правило, все сводится к обтекаемым и бессодержательным формулировками и пожеланиям.

Кафедра религиоведения Российской академии государственной службы при Президенте Российской Федерации является ведущим научным учреждением в своей области. Она известна общественности хорошим качеством многих научных разработок, публикаций ее сотрудников. Однако, содержание столь важного и значимого для всего нашего общества документа как Проект “КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ГОСУДАРСТВЕННО-ЦЕРКОВНЫХ ОТНОШЕНИЙ В РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ”, похоже, готовилось в спешке и в его подготовке основное участие принимали сотрудники кафедры, не освободившиеся от идеологических стереотипов вульгарного атеизма. Это просматривается не только в структуре и содержании основных положений Концепции, но и в наличии ряда оценочных высказываний негативного характера о религии в целом и религиозных конфессиях в Российской Федерации в частности, абсолютно неуместных в таком документе.

Содержание данного раздела состоит из фрагментов Проекта от преамбулы до последнего раздела (выделенных другим шрифтом) с комментариями к ним авторов отзыва.

“Концепция служит основой для:

формирования государственной политики в сфере свободы совести и отношений с религиозными объединениями;

подготовки предложений, направленных на совершенствование правового, структурно-организационного и кадрового обеспечения вероисповедной политики государства;

разработки целевых программ сотрудничества государственных институтов и религиозных объединений в различных сферах жизни общества”.

1). “Цель, задачи, принципы и методы осуществления политики Российского государства в сфере свободы совести и вероисповеданий”.

Грамотнее говорить не о “свободе вероисповеданий” (свободе религий!?), а о свободе вероисповедания граждан как одной из основных норм гражданского общества, как конкретном конституционном праве человека. Именно такая формула применяется в действующем законодательстве.

Например, в Федеральном законе “О свободе совести и о религиозных объединениях”:

Обеспечение свободы совести и вероисповеданий представляет собой важную сторону внутренней и внешней политики Российского государства …осуществляется …с учетом мировоззренческого и конфессионального многообразия общества, реальной степени его секуляризации”.

В данном фрагменте декларативно указание на внешнюю политику Российского государства как “поле” его усилий. Оставляя в стороне вопрос о наличии такой политики в принципе, ее выраженности и оформленности в законодательстве и правовых документах, а также ее действительной, практической реализации органами государственной власти Российской Федерации, укажем только на то, что нигде в содержании Проекта об этой политике не сказано ни слова (обеспечение свободы вероисповедания для наших соотечественников в странах СНГ, странах Прибалтики и дальнем зарубежье, иные шаги в этой области в отношениях с зарубежными государствами и т.п.). И далее в цитате говорится только о нашем обществе.

Как это будет показано в дальнейшем, в этом моменте проявляется принципиальная позиция авторов Проекта, отказывающихся в планировании внутренней и внешней политики Российского государства принимать во внимание реальные параметры религиозности населения России (а не только степень его секуляризации), в частности, конфессиональный состав верующих граждан, а также отношение к той или иной религии и религиозной организации граждан, не определившихся конфессионально.

“Определяющей целью этой политики является консолидация и стабильность российского общества, его духовное возрождение”.

Одно это делает все дальнейшее изложение Проекта беспредметным, бесцельным.

• согласование интересов верующих и неверующих граждан, различных религиозных объединений, этноконфессиональных групп, достижение взаимопонимания между различными мировоззренческими и религиозными группами, поддерживающего согласие в обществе;
• укрепление моральных ценностей общества путем реализации позитивного социально-нравственного потенциала различных форм мировоззрения, в том числе, религиозного, сохранение самобытности культурно-национальных традиций народов России, развития всех форм общественной самодеятельности;
• защита национально-государственной, общественной и личной безопасности, противодействие пропаганде культа насилия и моральных норм, противоречащих нравственным ценностям российского общества”.

В этом, вводном, теоретическом разделе Концепции, содержатся и другие логические сбои, внутренние противоречия.

“последовательное проведение в жизнь Конституции Российской Федерации, законодательства Российской Федерации, общепризнанных принципов и норм международного права…”.

Правильно сказать не “общепризнанных”, а признанных Российским государством.

В следующем абзаце указано уже правильно:

“…устранение внутренних противоречий в федеральном законодательстве, его согласование с международными нормами, признанными Российской Федерацией”.

Таким образом, в двух соседних абзацах по одному и тому же вопросу употребляются различные, по существу, формулировки – либо неряшливость текста, либо непонимание юридических особенностей и практики применения норм международного права в правовом пространстве Российской Федерации.

Здесь же в числе этих методов выделены:

“…устранение противоречий между федеральными законодательными актами и нормативными актами субъектов Федерации, учитывая при этом национально-государственные и этнокультурные особенности народов страны”.

“…создание эффективного механизма для проведения единой государственной вероисповедной политики на всех уровнях власти, для контроля за соблюдением законодательства Российской Федерации о свободе совести и вероисповеданий;

профессиональная подготовка и повышение квалификации государственных служащих, осуществляющих реализацию вероисповедной политики;

поддержка научных исследований, обеспечивающих теоретическую основу вероисповедной политики государства”.

“контакты с религиозными объединениями, предоставление им возможности участвовать в рассмотрении органами власти вопросов, затрагивающих их интересы”;

…выбор форм и сфер сотрудничества государства с конфессиями, религиозными организациями;

… координация усилий различных звеньев государственной системы, гражданского общества, религиозных организаций для поддержания конструктивных отношений, укрепления взаимопонимания между последователями различных вероисповеданий”.

Эти формулировки либо банальны, самоочевидны, либо неопределенны, декларативны. Возможность религиозных конфессий участвовать в рассмотрении органами власти вопросов, затрагивающих их интересы очевидна для демократического общества и не составляет прерогативы государства, не нуждается в выделении в качестве особого метода осуществления политики государства в сфере обеспечения свободы вероисповедания.

2). “ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ, ИСПОЛЬЗУЕМЫЕ В КОНЦЕПЦИИ”.

Использование авторами Проекта в качестве основного понятия “свобода совести”, в том время как вполне достаточным и более правильным является термин “свобода вероисповедания” также является признаком их “глухоты” к традиционным моральным и мировоззренческим ценностям российского общества. Исторически понятие “свободы совести” возникло как политико-идеологическое, связанное с идеологией воинствующего атеизма и не имеет укорененности в понятийно-смысловом пространстве ни русского языка, ни других языков народов России.

В современном российском обществе наверняка есть граждане, которые не являются религиозными, но, в то же время, не считают свою совесть “свободной”. Напротив, считают совесть некоторым внутренним регулятором, задающим необходимые, императивные характеристики для поведения, отношения человека к тем или иным явлениям действительности. Таких граждан, скорее всего, большинство. Почему же эти граждане, а также религиозные люди, которые само собой не считают, что их совесть может быть свободной – т.е. подавляющее большинство общества принуждается к “свободе совести”, фактически – “свободе от совести”? К релятивистскому пониманию совести, принципиальному иному, нежели принятое в духовно-нравственных традициях народов России.

В Толковом словаре живого великорусского языка В.И.Даля:

Фактически то же в Советском энциклопедическом словаре:

“СОВЕСТЬ, понятие морального сознания; внутренняя убежденность в том, что является добром и злом, сознание нравственной ответственности за свое поведение. Совесть - выражение способности личности осуществлять нравственный самоконтроль, самостоятельно формулировать для себя нравственные обязанности, требовать от себя их выполнения и производить самооценку совершаемых поступков”. Императивный характер понятия “совесть” также четко выражен в словах “самоконтроль”, “формулировать”, “обязанность”, “требования”.

Т.е. понимание слова “совесть” и, соответственно, восприятие словосочетания “свобода совести” не отличается в зависимости от эпохи или даже идеологии государственного режима в нашей стране. Это говорит, что понимание слова “совесть” именно как внутреннего духовного императива является в нашей национальной культуре базовым, включенным во все сферы общественной жизни (образование, искусство, социальные отношения и т.д.).

Правильнее было бы говорить о свободе воли человека. С этим согласились бы все. Напротив, “свобода совести” изначально – термин атеистов, воинствующих безбожников и по своему звучанию и смыслу в русском языке он ассоциируется с аморальностью, безнравственностью, бессовестностью. “Не слышать” этого может только вульгарный атеист.

“Светское государство – конфессионально нейтральное государство, принципиально не приемлющее никакую из религий в качестве официальной идеологии, обеспечивающее гражданам возможность свободного мировоззренческого выбора”.

Как известно, в мире существуют различные модели светского государства (государства, где органы государственной власти и организационные структуры религиозных конфессий разделены) – во Франции, Германии, Италии, Дании, Норвегии или Израиле - везде реализована модель светского государства. Разработчики Проекта делают вид, что ничего об этом не знают (сотрудники кафедры религиоведения не могут об этом не знать) и настойчиво используют термин “светское государство” лишь в одном, частном его понимании как вообще внерелигиозное, “равноудаленное от всех религий”. Подобная модель реализуется, например, во Франции (и сегодня от нее французские законодатели постепенно отказываются). Но в подавляющем большинстве других, светских государств Европы и мира реализуются другие модели светского государства – от официального выделения особо покровительствуемых государством традиционных в конкретном обществе религий, до наделения религии большинства нации статусом государственной религии (Норвегия, Израиль и др.). И во всех этих демократических государствах граждане обладают ничем не стесненной свободой мировоззренческого выбора. Авторы же Проекта нелогично и в полном противоречии с реальной политической действительностью увязывают возможность обеспечения свободного мировоззренческого выбора граждан исключительно с конфессионально “равноудаленным”, нейтральным государством, принципиально не приемлющим никакую из религий в качестве официальной идеологии. Очевидная подтасовка. Тем более, что реальная динамика социальной ситуации в нашей стране настойчиво ставит на повестку дня вопрос о необходимости законодательного оформления особой роли и значения в нашем обществе Русской православной церкви и других организаций традиционных религий народов России (что отражено, в частности в преамбуле Федерального закона “О свободе совести и о религиозных объединениях). И этой необходимостью, в частности, обусловлено само появление подобных Концепций.

“Отделение религиозных объединений от государства – основополагающая норма светского государства, одна из важнейших гарантий свободы совести. Эта норма означает, что:

Опять в качестве мировоззренческих объединений отделаются от государства только религиозные объединения. Таким образом, утверждается, что другие мировоззренческие объединения, в частности атеистические, вполне могут осуществлять выполнение функций органов государственной власти, других государственных органов, государственных учреждений и органов местного самоуправления; участвовать в выборах в органы государственной власти и в органы местного самоуправления; участвовать в деятельности политических партий и политических движений, оказывать им материальную и иную помощь. Фактически, это пропаганда грубейших нарушений неотъемлемых прав и свобод человека и гражданина. Конкретно - нарушения прав человека и гражданина в зависимости от его отношения к религии (граждане, религиозно определившиеся, в гражданско-правовом отношении репрессируются, а нерелигиозные люди и атеисты приобретают особые права). Авторы Проекта обосновывают разделение и сегрегацию российского общества на “чистых” (идеология которых может включаться в официальную идеологию государства) и “нечистых” (идеология которых не может включаться в официальную идеологию государства).

Обоснование употребления данного термина в Концепции не убедительно. Во всех трех смыслах, о которых говорят авторы Проекта слово “вероисповедание” относится к внутренним аспектам религиозности (система верований, принадлежность человека к религии, иное название религиозного объединения). Поэтому словосочетание “вероисповедная политика государства” ассоциируется с каким-то вмешательством государства, соответственно, в систему верований, принадлежность человека к религии или организационную структуру религиозного объединения. Термин просто неудачный, характерный, скорее для теократических систем правления и непригодный для нашей социальной ситуации.

“Объектом вероисповедной политики государства является не вся религиозная жизнь, а лишь те ее стороны, которые связаны с теми или иными аспектами политики самого государства”.

Но политика государства имеет разные аспекты. Сегодня одни, а завтра другие. В таком определении авторы постулируют право государства вмешиваться своей “вероисповедной политикой” куда угодно, куда поведут государство интересы его политики в том или ином аспекте. Понимают ли авторы, что они здесь написали? Читали ли они Конституцию Российской Федерации?

“Вероисповедная политика государства обусловлена конфессиональной структурой религиозной части его населения, типом действующих на территории государства религиозных объединений (национальные или мировые религии), исторически сложившимися традициями во взаимоотношениях государства и религиозных объединений, глубиной процесса секуляризации в стране”.

Под вероисповедной политикой Российского государства в настоящей Концепции понимается система действий государства, включающая целеполагание, правовое обоснование, комплекс организационно-практических мер по обеспечению свободы совести и вероисповедания граждан ("каждого"), созданию необходимых условий для удовлетворения их религиозных потребностей, регулированию деятельности религиозных объединений в качестве субъектов публичного права в той части, которая выходит за рамки канонического устройства и культовой практики и в силу этого становится общественной деятельностью, осуществлению сотрудничества с ними в решении социально и государственно значимых проблем, достижению межрелигиозного и межконфессионального мира и согласия”.

Содержание этого определения находится в противоречии с предыдущим изложением, в частности с определением объекта вероисповедной политики государства.

Характерный пример внутренней логической и терминологической противоречивости текста Проекта, даже его неряшливости в этом отношении. Если здесь совершенно справедливо доказывается, что наиболее общим, а потому и предпочтительным в современных условиях является термин “государственно-конфессиональные отношения”, “отношения государства и религиозных объединений” или, что короче и точнее – “государственно-религиозные отношения”, то почему же в тексте Проекта постоянно используется термин “государственно-церковные отношения”? Более того, сам Проект назван “КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ГОСУДАРСТВЕННО-ЦЕРКОВНЫХ ОТНОШЕНИЙ В РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ”?

“Сотрудничество органов, учреждений и организаций государства и религиозных объединений может осуществляться в формах: диалога, совместных мероприятий, предусмотренных соответствующими соглашениями и договорами”.

Пример ненужной, наукообразной детализации взаимоотношений государства и религиозных объединений. Перечень форм сотрудничества очевидно неполный – кроме диалога и совместных мероприятий возможны и иные формы сотрудничества.

3). “ИСТОРИЧЕСКИЙ ОПЫТ ВЕРОИСПОВЕДНОЙ ПОЛИТИКИ РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА И ЕГО УРОКИ”.

Уже было сказано о том, что этот исторический экскурс только перегружает текст Концепции. Кроме того, он выявляет мировоззренческие ориентации авторов Проекта. В самом названии раздела включена фраза о каких-то “уроках”, которые выведут из этого обзора авторы. Но с позиций какой идеологии будут извлекаться эти уроки? Очевидно, что православный монархист, коммунист-атеист или мусульманин-радикал извлекут совершенно разные уроки. Изменялось наше общество, изменялась и политика государства. То, что было актуальным в один исторический период, становилось не актуальным в другой. Каких-то абстрактных “уроков” тут не извлечешь. Так получается, что этот обширный исторический экскурс (к нему в значительной степени примыкает содержание и следующего раздела Проекта) оказывается полезным для рецензента в целях выявления мировоззренческих ориентаций авторов, но для читателя, элементарно представляющего себе историю Отечества – наверно, все же, на этот контингент читателей рассчитывали авторы Проекта – совершенно излишним.

“Православная церковь, занимавшая исключительное положение в общественно-политической системе Российского государства, служившая идеологической опорой его внутренней и внешней политики”.

Дежурные фразы из курса научного атеизма. К тому же, с точки зрения элементарной логики и неидеологизированного обществоведения, – неграмотные. Логика “вывернута наизнанку”. Общество, в сравнении с государством, первично. Это аксиома любой научной социологии. Поэтому вначале следовало бы сказать, что русское общество, усвоившее христианство со времен Владимира Крестителя (и в этом отношении принявшего выбор государства), исповедовавшее православную христианскую веру (фактически – Российская Православная церковь), постепенно сформировало православное государство (усвоив многое из симфонической модели Ромейской империи). Это самое государство служило опорой ему, русскому православному обществу (фактически – Российской Православной церкви), во всех сферах его, русского церковного общества, жизни. Опорой, защитой, ограждением, вспомоществлением и т.д. И лишь затем, уже в обратной исторически логике, Православная Церковь и русское общество как нечто целое поддерживали Российское государство. И даже восстанавливали его во времена его кризисов. Как, например, в период Смуты 1612 г.

“Наконец, – "непризнанные нетерпимые", к которым относились т.н. изуверные секты (скопцы, хлысты), а также те исповедания, которые в зависимости от конкретных политических обстоятельств квалифицировались как враждебные государству. Все они преследовалась по закону”.

Следовало бы указать, какие такие другие “исповедания”, кроме изуверных сект, квалифицировались в Российской Империи как враждебные государству. Без этого указания такое упоминание не уместно и выражает только “нетерпимое” отношение авторов к Российскому государству в период Империи.

“Указанные особенности вероисповедной политики самодержавия, с одной стороны, развитие самосознания, экономический и культурный подъем национальных окраин – с другой, вызывали в них к концу XIX в. рост недовольства, заставляли многих переходить от религиозного протеста к политическому”.

“…политически активной частью общества, многими представителями инославных и иноверных религиозных организаций настойчиво выдвигались требования отделения церкви от государства и школы от церкви, правового равенства религий, введения гражданской метрикации и т.д.”.

Характерно, что на этом “уроке” все “уроки” авторов Проекта заканчиваются. В изложении развития государственно-религиозных отношений в советский период упоминаются репрессии власти в отношении верующих, но никаких “уроков” из этого авторами Проекта не извлекается.

4). “СОВРЕМЕННЫЕ ПРОЦЕССЫ В РЕЛИГИОЗНОЙ СФЕРЕ ЖИЗНИ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА”.

“…демократическое решение религиозного вопроса, открывшее россиянам возможность свободного мировоззренческого и вероисповедного самоопределения, распространения своей веры”.

Еще из той же серии неудобочитаемого:

“…возданием должного их общественным позициям и инициативам”.

“благотворно влиять на те или иные процессы, вызывающие тревогу у населения”.

Имеются в виду социальные процессы или любые другие – процессы болезни…

“В целом по России за этот период уровень религиозности возрос приблизительно с 20% в 80-х гг. до 40–45% в начале 90-х гг. и до 50–60% – в конце десятилетия.

Этот показатель имеет, по крайней мере, три составляющие: во-первых, те, кто в прошлые годы опасался открыто исповедовать свою веру; во-вторых, – люди, обратившиеся к религии лишь в последние годы, среди них много молодежи; в-третьих, те, кто, будучи фактически неверующими…”.

Опять корявость, неотработанность, тяжелое наукообразие текста. Показатель – три его составляющие - люди. Составляющие - люди. Все это не по-русски.

“Динамичный рост уровня религиозности населения привел к тому, что во всех конфессиях произошел наплыв неофитов (новообращенных). Многие из них имеют весьма смутное представление об основах вероучения и канонических нормах той религии, к которой они недавно обратились, но тем не менее проявляют максимализм требований по отношению к единоверцам, нетерпимость к инаковерующим и неверующим, что порой нарушает стабильное развитие религиозной жизни, порождает внутренние конфликты”.

“Религиозные организации в настоящий момент не располагают необходимыми материально-финансовыми ресурсами и достаточным количеством высококвалифицированных преподавателей, чтобы развернуть отвечающую сегодняшним потребностям сеть духовных школ. В этих условиях они нередко вынуждены привлекать к богослужебной деятельности людей малоподготовленных или вовсе не имеющих богословской подготовки, что негативно сказывается на авторитете таких священнослужителей в глазах верующих”.

Опять грубые оценочные суждения, совершенно не уместные в документе и не корректные в отношении верующих. Это дело религиозных объединений и верующих. Опять же, об этом еще можно рассуждать в газетной или журнальной публикации. Ко всем этим проблемам авторы Проекта не имеют отношения и с ними, по существу, незнакомы или знакомы понаслышке.

“Практически в течение одного десятилетия существенно изменилась структура конфессионального пространства России. К началу 90-х гг. она была представлена 15–20 традиционными для России конфессиями: христианами (православными, старообрядцами, лютеранами, католиками, евангельскими христианами-баптистами, адвентистами седьмого дня, христианами веры евангельской – пятидесятниками), мусульманами, буддистами, иудеями”.

Ниже по тексту, там, где это надо сделать, авторы не осмеливаются называть традиционные религии по имени. Здесь же, походя, говорят о каких-то 15–20 традиционных для России конфессиях. Откуда взялась эта цифра – не понятно. Так же непонятна методология отнесения к традиционным в России упомянутых десяти конфессий: православных, старообрядцев, лютеран, католиков, евангельских христиан-баптистов, адвентистов седьмого дня, христиан веры евангельской – пятидесятников, мусульман, буддистов, иудеев.

Однако каким образом без анализа и выводов из реальной конфессиональной ситуации в России можно строить концепцию государственно-религиозных отношений, остается загадкой. Если из своих идеологических соображений и пристрастий закрывать глаза на реальные факты.

“В настоящее время в стране насчитывается до 60 конфессий, деноминаций, религиозных направлений”.

Абсолютно ненаучное заявление. Откуда взята такая цифра, как она получена? Даже конфессий, организационно оформившихся религий, зарегистрировано гораздо больше. Не говоря уже о религиозных направлениях, количество которых вообще не поддается строгому исчислению.

“В результате конфессиональный плюрализм стал важной отличительной чертой современной религиозной ситуации в России”.

Терминологическая путаница. Не плюрализм, а разнообразие религий. Плюрализм и разнообразие это не синонимы.

“Практически во всех конфессиях, хотя и с разной степенью остроты, наблюдаются противоречия между консерваторами, выступающими за чистоту и неукоснительное соблюдение традиционных норм религиозной жизни, и сторонниками приведения вероучения и культовых предписаний своих религий в соответствие с изменившимися условиями жизни и достижениями современной цивилизации”.

“…ослабленностью за годы тоталитарного режима традиционных конфессий…”.

“Ослабленностью” здесь называются государственные преследования, массовые репрессии верующих и священнослужителей, фактически – государственный терроризм, уничтожение властью населения страны.

Выстраивание отношений государства с не традиционными для России конфессиями, деноминациями, с новыми религиозными движениями (НРД) представляет собой особое и в современных условиях очень актуальное направление его политики в сфере свободы совести и вероисповедания. С одной стороны, их распространение в России в последнее десятилетие является закономерным следствием процесса демократизации общественного строя, роста открытости страны внешнему миру, усиления культурного обмена и взаимодействия с зарубежными государствами, в конечном счете, результатом реализации определенными группами населения своего права на свободу совести и вероисповедания. С другой стороны, их появление привело не только к значительному усложнению структуры конфессионального пространства страны, но и – в ряде случаев и мест – к дестабилизации религиозной и общественно-психологической ситуации, обострению межконфессиональных отношений. Как представители традиционных религий, так и некоторые группы общественности усматривают в их распространении угрозу духовной и этнокультурной самобытности народов России, интересам национальной безопасности страны и требуют от государственных органов принятия энергичных охранительных мер. Под давлением епархиальных архиереев РПЦ, а отчасти и мусульманского духовенства, в ряде субъектов Российской Федерации были приняты законы и иные нормативные акты о запрете или ограничении на их территории миссионерской деятельности представителей иностранных религиозных организаций.

В этой ситуации государству в своей вероисповедной политике предстоит осуществить диалектическое сопряжение реализации конституционных принципов свободы совести и равенства всех религий перед законом с обеспечением интересов национальной безопасности в духовной сфере, приоритетным вниманием к сохранению, возрождению и развитию исторического культурного наследия народов России, их традиционных духовных ценностей, в том числе религиозных. Вероисповедная политика российского государства в отношении нетрадиционных религий и новых религиозных движений должна исходить, с одной стороны, из последовательного применения к ним общих конституционных принципов свободы совести и равенства всех религий перед законом, а с другой – из конкретного подхода к каждому из них, основывающегося на тщательном изучении и квалифицированной религиоведческой экспертной оценке вероучения, культовой практики и канонического устройства, их соответствия требованиям закона, учете международного опыта определения их юридического статуса. Важной задачей религиоведческой и правовой экспертизы в данном случае является четкое определение квази- и псевдорелигиозных образований, преследующих под видом проповеди религии иные (коммерческие, политические, разведывательные, информационно-диверсионные, криминальные и т.п.) цели.

То, что правовые механизмы для защиты общества от деструктивных религиозных сект все еще не созданы, подтверждает факт прохождения официальной регистрации организациями С.Муна или “Свидетелями Иеговы”. В отношении последних имеются исчерпывающие религиоведческие экспертные оценки, в том числе подготовленные экспертными группами для органов прокуратуры и суда, которые, тем не менее, не принимаются во внимание. Продолжают свободно действовать в нашей стране организации Сайентологической церкви, запрещенной во многих демократических странах.

Вместо конкретных предложений по этому вопросу, постоянно обостряющему социальную напряженность, авторы Проекта опять обращают свою критику в отношении традиционных конфессий - Русской православной церкви и мусульманских объединений.

“Церковные иерархи и руководящие органы конфессий, прежде всего Русской православной церкви и мусульманских объединений, провозглашая свое дистанцирование от политики, на деле оказываются вовлеченными в игру политических сил, своими позициями и заявлениями определенным образом воздействуя на происходящие в стране общественно-политические процессы. Наблюдаются попытки некоторых церковных кругов, используя сложившуюся политическую конъюнктуру, с помощью демонстрации своей поддержки властных структур обеспечить достижение своих корпоративных интересов”.

Что значит “своих корпоративных интересов”? А если эти интересы разделяет треть или половина общества – это те же корпоративные интересы, что и у горстки сектантов или воинствующих атеистов? Имеет ли право большинство в обществе строить свою жизнь так, как оно считает нужным? Или только избирать органы государственной власти могут 25% населения, 12,5% населения или вообще – десяток явившихся на участок избирателей. Православные или мусульмане, чтобы построить очередную церковь или мечеть, должны терпеливо ожидать, пока все до единого человека в нашей стране станут православными или мусульманами? Чтобы не вступить в противоречие ни с чьими “корпоративными интересами”.

Никто и не может абсолютно отделить религию от общества и от политики в этом обществе. “Корпоративные интересы” даже 40-60% населения объективно должны выражаться в государственной политике, ее основных направлениях. Если это, конечно, демократическое, а не тоталитарное, тираническое в отношении народа, государство.

Вместо того, чтобы проанализировать существующие правовые нормы на предмет их соответствия требованиям действительности, авторы Проекта упрямо цепляются за вчерашний день. Как можно, будучи учеными, приводить цифры двукратного роста религиозности населения за последние 5-7 лет и при этом не понимать, что один этот факт делает морально устаревшими многие положения Конституции и других законов Российской Федерации в части отношений религиозных объединений и государства.

Концепция в этом отношении как раз должна дать научный прогноз с учетом вероятных изменений в обществе и на перспективу и предложить, какие правовые нормы надо будет корректировать в ближайшем будущем, какие – в отдаленном. А какие нормы надо было корректировать уже вчера, чтобы сотрудничество государства с религиозными организациями развивалось эффективнее. На пользу всему обществу, всем нам, а не пресловутым “корпоративным интересам”.

5). “ОСНОВНЫЕ ОБЛАСТИ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ ГОСУДАРСТВА С РЕЛИГИОЗНЫМИ ОБЪЕДИНЕНИЯМИ И ИХ ПРАВОВОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ”.

“Конституционный принцип светского характера государства… Данный принцип не означает вытеснения религии из всех областей жизни общества…”.

Знаменательная оговорка авторов Проекта. А не из всех сфер общественной жизни, из части сфер общественной жизни – можно вытеснять? Например, из сферы образования, науки, сферы разработки государственной политики в отношении к религии и религиозным объединениям? Оставить религиям только “социальное обслуживание”. Опять проступает атеистическая риторика.

“При "равноудаленности" государства от религиозных объединений, посредством которой обеспечивается равенство минимально необходимых для осуществления ими своей деятельности прав, предполагается различная степень сотрудничества государства с различными конфессиями. Это обусловлено историческими предпосылками, социальной позицией той или иной конфессии, количеством последователей и т.д. Подобный принцип характерен для большинства европейских государств, где существуют многоуровневые системы, предусматривающие различный юридический статус религиозных организаций и в соответствии с этим различную степень их вовлеченности в общественную жизнь и в сотрудничество с государством. Правовое оформление такого сотрудничества выражается в придании отдельным конфессиям статуса государственной церкви или в заключении соглашений (конкордатов) между государством и религиозными организациями”.

Еще один пример того, что текст Проекта, вероятно, готовился разными людьми и затем в спешке (плановые работы почти всегда сдаются в спешке) “склеивался” из этих “кусков”. В этой цитате обосновывается использование более точного понятия “разделение религиозных объединений и государства” вместо “отделения религиозных объединений и государства”. Но почему же об этих уточнениях (как и о понятии государственно-церковные отношения) не сказать сразу, в понятийном разделе. И потом, в тексте проекта Концепции использовать уже только эти, более правильные и обоснованные понятия?

“Следует принимать во внимание, что любая модель государственной вероисповедной политики, будь то светское государство или же конфессиональное государство, оказывающее избирательную поддержку отдельным конфессиям, не свободна от издержек, от объективно неизбежных недостатков”.

Банальность, но эта модель должна в максимальной степени соответствовать параметрам религиозной ситуации в конкретном обществе.

Таким образом то, что ,наконец, признано не только существование традиционных религий, необходимость дифференцированного подхода государства к взаимодействию с различными религиозными организациями, говорится не об отделении, а разделении государства и религиозных организаций, - безусловно, хорошо. Теперь бы еще понять, что светское государство не сводится к атеистическому и даже “равноудаленному” от всех религий. Может быть, для этого кафедре религиоведения попросить у руководства Академии для ее сотрудников, авторов Проекта, десяток командировок в страны Западной Европы? Для пользы дела можно было бы пойти и на такие расходы.

“Избираемая Российской Федерацией светская модель также не идеальна и её реализация в различных сферах государственно-конфессиональных отношений сопровождается не только позитивными, но и негативными эффектами. Тем не менее, по соотношению положительных и отрицательных результатов и последствий она является оптимальной, предпочтительной в сравнении с другими теоретически возможными моделями государственной вероисповедной политики в поликонфессиональном и полиэтническом государстве, ставящем своей задачей соблюдение норм международного права, защиту основных прав и свобод человека и гражданина”.

Ну вот опять, кем она была избрана, эта светская модель? Хорошо, хоть появилось словосочетание “светская модель”. Она складывается постепенно. И почему она, современная модель “равноудаленности” оптимальна? Десять лет назад она была оптимальной и спустя десять лет тоже? С 20% верующих оптимальна и с 60% - тоже? И почему это другие модели лишь теоретически возможны – они возможны и практически.

Если, например, завтра будет объявлено, что православное христианство, ислам и буддизм признаны привилегированными традиционными религиями народов России, а все остальные – просто уважаемыми (кроме изуверных) – в обществе наступит смута? Вряд ли, скорее, наоборот, это будет воспринято положительно. Достаточно провести элементарный социологический опрос.

Примеры неграмотных выражений в этом разделе:

“…светского варианта государственно-конфессиональных отношений”.

Государственно-религиозные отношения только и могут быть в светском государстве. При теократии или в условиях атеистического государства это понятие просто вырождается и не несет в себе никакого содержания. “Светское” как синоним “равноудаленного от всех религий” - опять идеологический “вывих” авторов Проекта.

“…снижение роли побочных негативных эффектов”.

Правильнее говорить о воздействия, влияния эффектов, а не о их роли.

“Государственно-конфессиональные отношения складываются (в общем виде и во всех частных областях) как результат социального компромисса между субъектами этих отношений, частями общества, обладающими различными, подчас альтернативными религиозно-мировоззренческими убеждениями и соответствующей им социальной практикой. Государство призвано выполнять роль посредника и гаранта при достижении такого компромисса”.

“Сотрудничество государства с некоторыми конфессиями, прежде всего с Русской православной церковью, в ряде конкретных областей могло бы быть более развитым и плодотворным, но это повело бы к нарушению конституционных принципов, ущемлению прав религиозных меньшинств… Необходимо поддержание баланса интересов личности, общества и государства”.

Это очень характерное и откровение заявление авторов Проекта.

Как решение актуальных социальных задач может вести к ущемлению действительных (не надуманных и не искусственно возбуждаемых Государственным департаментом США) прав религиозных меньшинств в нашей стране? Если лидер какой-нибудь малочисленной секты по каким-то своим соображениям “обидится на сотрудничество Российского государства и Церкви в какой-либо области - на это надо обращать внимание? Пренебрегая при этом возможностью плодотворно сотрудничать в ряде областей, удовлетворяя потребности миллионов граждан. Получается, и авторы Проекта это здесь признают, что ради угрозы нарушения какого-то абстрактного принципа, общество не получает реальных плодов и результатов. И это в современной, кризисной практически во всех отношениях, ситуации.

Концепция для того и пишется, чтобы изменить такое ненормальное положение, убрать те устаревшие законодательные нормы, которые мешают обществу плодотворно развиваться. А здесь разработчики Проекта опять демонстрируют косность и непонимание того, что и зачем они делают. Фактически – предлагают органам государственной власти сидеть сложа руки и наблюдать как многие острые проблемы не решаются или решаются не так плодотворно, как можно было бы.

И о каком балансе идет речь? Скорее, не об интересах российского общества и государства, как их представляют себе большинство россиян. А об интересах каких-то “личностей”. Вероятно, о привилегированном положении атеизма как идеологии и религиоведения на философской основе в области гуманитарных знаний, о привилегированном положении атеистов в государственных научных гуманитарных учреждениях, препятствующих решению его самых насущных и болезненных проблем.

“С целью соблюдения международных норм в области защиты права на свободу совести и одновременного сохранения для государства возможности регулировать предоставление религиозным объединениям льгот в зависимости от уровня их социальной адаптированности предлагается следующая концепция совершенствования законодательства. Любое религиозное объединение – как группа, так и организация – обладает необходимыми правами исповедания религии. Предоставление религиозному объединению, в порядке, предусмотренном законом, статуса юридического лица, позволяющего наиболее полно реализовать права исповедовать религию, должно быть доступным. Вместе с тем, признание за конфессией статуса, аналогичного принятому в ряде стран статусу “традиционной”, предоставление ей льгот и государственной поддержки отдельных видов её социально значимой деятельности должно быть регламентировано дополнительными законодательными нормами, определяющими ценз по времени существования, числу последователей и др. Такой подход, с одной стороны, лишит экономического смысла стремление светских организаций регистрироваться под видом религиозных ради получения материальных выгод, с другой стороны, фактически существующая избирательность поддержки религиозных объединений будет формализована и введена в законные рамки”.

Опять разработчики Проекта ходят вокруг да около. Конечно, можно и нужно разработать такие критерии, об этом уже говорилось выше. Но и сейчас очевидно, что это могут быть за конфессии – на общероссийском уровне или на региональном.

Отчего не предложить определенно ввести такой статус. На общероссийском уровне это может быть только Русская православная церковь как правопреемница Православной церкви, действовавшей в России до 1917 года. На региональном, кроме Русской православной церкви, - традиционные конфессии народов России – те или иные, в зависимости от конкретного региона. Это вполне могут решить региональные Законодательные собрания. Самостоятельно или путем проведения референдума в регионе.

Пустое и бессмысленное заявление, не соответствующее действительности. Вряд ли существенная часть общества (не говоря уже об обществе и государстве в целом) заинтересована именно в этом. А, например, не в том, чтобы некоторые конфессии получали финансовую поддержку из государственного бюджета, а другие, например, платили налоги за распространение своей миссионерской литературы. Авторы Проекта проводили научные исследования в этом отношении? Привычка походя бросаться словами “общество” и “государство” также оттуда – из времен атеистического прошлого, времен “единства советского общества” и “железобетонного государства”.

“Религиозные организации, имеющие в безвозмездном пользовании принадлежащее государству имущество религиозного назначения, производят его ремонт и реставрацию, поддерживают в надлежащем состоянии”.

Надо бы сказать о передаче этого имущества в собственность. Большей частью это имущество, конфискованное у этих же религиозных организаций при атеистическом режиме.

“Принцип государственной поддержки и содействия религиозным организациям не продиктован прагматическим ожиданием экономической отдачи от такого расходования общественного богатства. Он отражает глубинную историческую традицию”.

Дело здесь не только и не столько в традиции, как утверждают авторы Проекта. Это ненаучный подход, пустая риторика. Все то элементарно просчитывается, хотя бы оценочно. Как просчитывается сколько “отдачи” дают рубль, вложенный в культуру, досуг молодежи, спорт или в науку. Зная относительные цифры преступности, наркомании, заболеваний СПИДом и т.д. в религиозной (разных конфессий) и нерелигиозной среде и цифры бюджетных затрат на борьбу с наркоманией, преступностью, СПИДом и т.д. в расчете на одного человека, можно достаточно точно оценить, сколько денег экономится для бюджета если, например, действительная религиозность населения изменяется на 1% в ту или иную сторону.

“Передача религиозным организациям культового имущества и иные формы поддержки в настоящее время трактуются частью общества, в том числе религиозными деятелями, как акт покаяния и компенсации за государственные преследования в прошлом. Однако, следует учитывать, что такая передача происходит за счет всех граждан России, большая часть из которых не причастна к репрессивной политике прошлого, а фактическими благополучателями являются нынешние участники религиозных организаций, большинство из которых не могут быть признаны лично пострадавшими. В то же время общество и государство должны с уважением и пониманием относиться к нуждам людей, добровольно избравших путь религиозного служения, трудов по сохранению, восстановлению и приумножению духовного и материального культурного наследия религиозных конфессий. Восстановление разрушенного наследия, представляющего ценность для всего общества, должно производиться обществом и государством в качестве добровольного и сознательного шага. Неприемлемыми представляются лишь попытки нынешних участников и руководителей религиозных организаций требовать от современного общества компенсации за не ими пережитые лишения”.

Витиеватое рассуждение, приводящее к двусмысленному выводу. В таком случае, аналогично, например, люди, потерявшие близких в результате незаконных репрессий со стороны государства, не могут требовать компенсации от государства. Тогда, по логике разработчиков Проекта, и реабилитировать репрессированных не надо было. Ведь платят получающим сегодня льготы нынешние граждане, тоже не совершавшие против них самих и их родственников никаких преступлений.

“Передача религиозным организациям имущества религиозного назначения — одна из важнейших форм их поддержки государством”.

А в чем тут поддержка – вернуть незаконно отобранное, да еще без всякой компенсации за пользование этим имуществом на протяжении десятилетий? Храмы возвращаются, как правило, в плачевом состоянии, а то и полностью разрушенными. Реально это не поддержка, а наоборот, “навешивание” на религиозные организации дополнительных трат и расходов. Об этом пишут сами авторы Проекта ниже, в другом месте. А здесь у них – “поддержка” – где же логика?

“Некоторые религиозные лидеры настаивают на придании реституционной природы процессу возвращения религиозным организациям некогда принадлежавшей им собственности. Но возвращение национализированной Советской властью собственности только религиозным организациям вошло бы в принципиальное противоречие с конституционным принципом равноправия граждан и их объединений независимо от отношения к религии. Тогда религиозные организации получили бы преимущества перед всеми иными лицами, имущество которых было также национализировано Советской властью. Всеобщая же реституция национализированного имущества в России является заведомо неосуществимой, а любая избирательность чревата несправедливостями, порождающими конфликты и социальную напряженность”.

Опять противоречие с “принципом”. Как-то так получается, что у авторов данного Проекта все их “принципы” постоянно вступают в противоречие с действительностью, справедливостью, совестью и просто здравым смыслом. В том то и дело, что законодательство надо совершенствовать. Для этого и разрабатываются подобные Концепции.

“Возвращение верующим имущества культового назначения, как правило, сопряжено с необходимостью нести дополнительные расходы на его ремонт и содержание. В связи с этим не лишено оснований пожелание религиозных организаций о возврате, хотя бы частичном, ранее принадлежавшего им имущества некультового назначения для ведения приносящей доходы хозяйственной деятельности. Такой процесс не может носить всеобщего реституционного характера”.

И еще раз - о полной и абсолютной всеобщности реституции в отношении религиозных организаций никто и не говорит. Этого не может быть просто по природе, поскольку огромное количество имущества просто уничтожено, вывезено и продано коммунистами-атеистами за рубеж. Но о признании Российским государством реституции как законного процесса говорить нужно и можно. Это очень важно для оздоровления духовно-нравственной атмосферы в нашем обществе, для исторического самочувствия современного и будущих поколений россиян. Кроме “Иванов, не помнящих родства” и людей со “свободой совести”.

“Среди основных проблем в данной сфере деятельности требуют разрешения нижеследующие:

Благотворительная деятельность и социальное обслуживание не должны быть привязаны к распространению вероучений или религиозных убеждений таким образом, чтобы финансовые или иные материальные стимулы использовались с целью побудить людей придерживаться определенных религиозных убеждений или изменить их, злоупотребляя нуждами неимущих и незащищенных членов общества”.

Опять атеистический выпад, к тому же логически абсурдный. Теоретически, например, можно требовать запрещения использования христианской символики в православном приюте. Но если подумать и вспомнить, что именно православная вера является стимулом для людей оказывать благотворительность, тратить свое время и силы на других, неимущих и незащищенных, то стремление заставить религиозного человека выходить на “социальное обслуживание”, скрывая свою веру, покажется вообще издевательским и кощунственным.

Никто не мешает атеистическим организациям заниматься не нападками на религию и Церковь в средствах массовой информации, а вести такую же деятельность, социально обслуживать убогих. Кроме того, если объективная статистика свидетельствуют, что среди церковных людей относительно меньше алкоголиков, венерических больных, наркоманов, больных СПИДом или разрушенных и неполных семей – это, наверно, как-то связано с их религиозностью. И, таким образом, в данном случае, принадлежность к конкретному вероисповеданию выступает именно фактором социальной реабилитации. И если общество не может предложить больному или опустившемуся человеку иной помощи и утешения и он приходит для этого в Церковь – о чем теперь говорить? Социальная реабилитация в религиозных объединениях (как в мотивации работающих там, так и в мотивации приходящих туда) строится не только на том, что человеку дают “хлеб”, но и на “слове”, которое помогает человеку избавиться от пороков, а обществу – ослабить пресс социальных проблем.

“3. Взаимодействие Вооруженных Сил Российской Федерации
и религиозных организаций